Его королевство
Попытка рассказать об обычном гении

Вторым голосом (от редактора)
Первоначально планировалось, что о Михаиле Щербакове мы напишем с Дмитрием совместную статью. Собственно, слово "планировалось" в данном случае нельзя считать удачным. Просто написать хоть что-то хотелось давно, буквально с тех пор, как мы оба пристрастились к творчеству Щербакова.

И тут 6 марта у любимого автора случился концерт в Киеве – событие достаточно редкое. Пишем! Вопрос, как? Наверное, Ильф и Петров, равно как и братья Гонкур, за долгое время совместного писательства разработали методику (хоть первые и пытались иронизировать по этому поводу).

Черт его знает, как сочетать разных авторов в одном тексте, если один из этих авторов ты сам. Потому, чтобы уйти от соблазна редактор-ского давления на автора, было принято решение: петь (т.е. писать) вторым голосом и смотреть на все немножко отстраненно. В конце концов, это очень по-щербаковски.

"Писать о творчестве Михаила Щербакова – занятие в значительной мере бессмысленное. Потому что когда перед тобой чистый лист, а предмет описания – бездна, лучше просто оставить все как есть. Если ты сам – не Щербаков. И не обладаешь даром сказать об этом поэтически".

Несколько лет назад именно такими словами я начал статью о Михаиле Щербакове, опубликованную в одной из харьковских газет по случаю гастролей маэстро. Прибегнул к собственной цитате по единственной причине: мне и сегодня трудно выразиться иначе в отношении предмета изысканий. Только после такой ритуальной вводной рука и поднимается написать хоть что-то по существу.

Михаил Щербаков, пожалуй, самая загадочная фигура в мире современной русской словесности. Весь относящийся к нему фактический материал заключен в нескольких строках неофициальной биографии, размещенной на неофициальном же сайте, который поддерживается силами его многочисленных фанов.

Но даже им не удалось раскопать точную дату рождения мастера. Вот, по сути, почти все, что известно. Михаил Константинович Щербаков родился в г.Обнинске Калужской области в конце марта 1963 г. Окончил филологический факультет Московского университета, отделение русского языка и литературы, где учился в 1982-1988 гг. Живет в Москве. Пишет песни с 1978 г., всего написал более 400 песен и стихотворений.

Все остальное, буквально вся его жизнь – есть творчество, те самые стихи и песни. Трудно представить, чтобы в век современных технологий кумир сотен тысяч людей оставался настолько информационно закрытым.

Но узнать что-либо о жизни поэта, анализируя его тексты, не удастся, поскольку, по признанию самого Щербакова, они не имеют никакого отношения к его личной биографии. А других источников информации (кроме, конечно, слухов, легенд да статей критиков) и не существует. Щербаков принципиально не дает интервью.

Вторым голосом Справедливости ради замечу, что было одно интервью – радио "Новая жизнь" в Нью-Йорке 6 мая 2003 г. Но готов согласиться с автором. Тем более что с несостоявшимся интервью связана одна история.

Когда нам лет пять назад не удалось поговорить со Щербаковым после концерта в Харькове, который организовывал автор этой статьи (!), наш тогдашний главный редактор (также ценивший творчество поэта) пообещал, что легко проинтервьюирует его, когда Михаил приедет в Киев.

Но столицу Щербаков так тогда и не посетил (что вызывало у многих законную зависть: как же так, побывать в Харькове и Днепропетровске и проигнорировать Киев). К слову, не удалось нашему главреду поговорить со Щербаковым и год спустя, когда тот все же добрался до Киева.

Такое отсутствие явного интереса к деньгам совершенно удивляет, поскольку Михаил Щербаков (см. далее) иных источников дохода, кроме как от концертов, продаж дисков, кассет и сборников, по его же словам, не имеет.

При этом на вопрос из зала, где можно купить его записи, Михаил заметил, что, мол, какое-то (весьма скромное, по нашим оценкам) количество дисков привез с собой, и они продаются в вестибюле здания, где проходит концерт, но много ли их – не знает. "Вот такой вот конкретный и исчерпывающий ответ", – с явной самоиронией закончил автор.

С Бродским и Мандельштамом Михаила Щербакова сравнивают часто. А еще – с Набоковым, Борхесом, Умберто Эко. Но все сходятся во мнении, что загонять личность такого масштаба в какие-либо рамки (а сравнение предполагает обозначение и задание некоторого творческого пространства) – занятие неблагодарное.

Раз уж завели речь о масштабе, добавим, что о творчестве Щербакова активно пишутся курсовые и дипломные работы. И не только в Литинституте в Москве, но и, к примеру, в Сорбонне. Вот так.

На записки из зала во время концертов Михаил отвечает обычно неохотно и нередко односложно. Держится всегда подчеркнуто отстраненно: и по отношению к публике, и даже, как ни странно, по отношению к собственным текстам, исполняемым предельно бесстрастно.

Многих поклонников авторской песни, привыкших к тому, что исполнитель на концерте обязательно и анекдотец свежий расскажет, и историю интересную из жизни присовокупит, такая манера раздражает. Но истинные ценители поэзии видят поэзию даже в его необычном обхождении с публикой.

Щербаков начал писать в 15-летнем возрасте, а уже в 18 стал знаменит. Испытание славой не испортило его. Впрочем, не исключено, что сам автор и не заметил выпавшего на его долю испытания: как всякий человек, занятый поиском высших истин, он, похоже, довольно равнодушен к материальным проявлениям бренного мира.

И славу свою, скорее всего, воспринял просто как должное, не более. Конечно, слово "знаменит" в данном случае звучит неточно. Правильнее сказать, что уже в 18 он стал знаменит в узких кругах. И в таком статусе пребывает вот уже более двух десятилетий, хотя круг поклонников с началом его концертной деятельности безмерно расширился.

(Последние, замечу, требуют отдельного комментария. Ибо представляют собой своеобразную касту посвященных, часто стремящихся, как их кумир, свысока поглядывать на прочих смертных, коим недоступна магия щербаковского слова.) Многие исследователи отмечают, что Щербаков вошел в жизнь авторской песни так же, как в свое время в нее попали Булат Окуджава или Владимир Высоцкий. Сначала стали известны его песни, которые в невероятных количествах тиражировались на самиздатовских кассетах или передавались из уст в уста. Имя автора – Михаил Щербаков – в то время еще никому ни о чем не говорило. Хотя необычность текстов и композиций интриговала до невозможности.

Но предмет заочного обожания не дал концертов, и представления о нем были весьма смутными. Только в конце 1980-х годов Щербаков начал выступать, представ перед поклонниками наяву. Средний рост, невыдающаяся фигура, круглое лицо, круглые очки, приятный баритон – буквально не за что глазу зацепиться. Образ книжника, коллекционера редких слов, знатока древностей.

В чем его секрет? На этот вопрос вот уже лет двадцать пытаются ответить разные люди. Например, один из "столпов" авторской песни Юлий Ким однажды написал: "Михаил Щербаков почти сразу, с первых же обнародованных им песен, заявил, что называется, высокий уровень. Его лучшие ранние вещи не уступают лучшим поздним... Я вижу: народился новый бард, имеющий сказать новое слово". А Булат Окуджава в середине 1990-х в одном из последних интервью прямо сказал, что будущее авторской песни связывает с именем молодого автора: "Я одно время думал, что жанр исчерпан, пока не услышал Михаила Щербакова. Вернее, это уже несколько другой жанр. Но все надежды я сейчас связываю с ним...".

Жанр, в котором работает Щербаков, уже даже не "несколько", а совершенно другой. Наверное, именно поэтому он заметно дистанцируется от тусовки, окружающей авторскую песню. Щербаков абсолютно самодостаточен, независим, он прокладывает собственный, ни на чей не похожий путь.

Сегодня уже есть немало людей, имеющих смелость констатировать очевидную для них истину: Щербаков – гений. Настоящий. И единственный, сдается, в русскоязычном поэтическом пространстве. С кем рядом на пьедестал, возведенный им самому себе, невозможно поставить ни одного другого современного поэта.

Гений, абсолютно преданный поэзии и продвигающий ее вперед в почти полном одиночестве. Именно поэтому любое его выступление – событие высочайшего уровня значимости. Услышать его – все равно, что вживую услышать классиков: Пушкина, Мандельштама или Бродского.

Кстати, редчайший для современности случай: как и некоторые его великие предшественники, Щербаков сделал поэзию своей профессией, т.е. иной работы, кроме сочинительства, и иных источников дохода, кроме как от концертов, у него нет.

Один из современных критиков Дмитрий Быков написал о нем строки, под которыми подписались бы легионы щербаковских поклонников: "Большинство коллег и тем более ровесников Щербакова, пишут они стихи или песни, печатаются в России или за границей, распространяются в интернете или в списках, не могут не понимать, что Щербаков обогнал их давно и навеки. Лучшего поэта сейчас нет – признание, нелегкое для другого поэта. Лучшим Щербакова сделала не только виртуозность словесной игры, не эрудиция, не безупречность формы, но своеобразие интонации, рискованная работа на передовых рубежах поэтического поиска. Щербаков сегодня едва ли не в одиночестве двигает русскую поэзию вперед, находя принципиально новые возможности для ее развития и новые формы ее существования".

Впрочем, писать о творчестве Михаила Щербакова – человека, разговаривающего с бездной и заговаривающего бездну, – занятие в значительной мере бессмысленное. ЭТО нужно читать и ЭТО нужно слушать. Вчитываться, вслушиваться, раскапывая потаенные смыслы за нагромождениями слов и образов. Вечные истины того стоят.

Я подарил тебе прескверную страну, о мой герой!
Она – как контурная карта, и по ней – горизонталь
Наискосок... Другой державы не имел я под рукой.
Здесь нет дорог и потому побег немыслим. Очень жаль,
Но это так. Черты ландшафта, словно псы, куда ни правь,
Одни и те же, что навстречу, что вослед.
И пренебречь не уповай – забвенья нет.
"Обращение к герою", 1989 г.

Все скрылось, отошло и больше не начнется.
Роман и есть роман. В нем все, как надлежит.
Кибитка вдаль бежит, пыль вьется, сердце бьется.
Дыхание твое дрожит, дрожит, дрожит.
И проку нет врагам обшаривать дорогу,
Им нас не отыскать средь тьмы и тишины.
Ведь мы теперь видны, должно быть, только Богу.
А может, и ему видны, да не нужны.
"Кибитка". 1983 г.

О Боже, благодарствуй! Я в царствии твоем
Свое построил царство и ныне правлю в нем.
Хрупка моя обитель, заботы круглый год.
Я сам себе правитель. Я сам себе народ.
Хожу к себе с докладом, воззвания пишу,
Командую парадом и знаменем машу.
О, сладость произвола! О, вольный дух казарм!
Я сам себе крамола, я сам себе жандарм.
"Мое королевство". 1986 г.

Когда надежды поют, как трубы,
Их зов дурманит, как сладкий дым.
Они предельны, они сугубы,
И так несложно поверить им.
И вот – дорога, и вот – стоянка,
Вокзал и площадь – в цветах, в цветах.
Восток дымится. Прощай, славянка!
Трубач смеется, шинель в крестах.
"Прощание славянки". 1987 г.

Вот изобретенная не мною и не мне
Принадлежащая, цветная и наглядная вполне,
Как пасть вампира,
Картина мира.
В центре композиции, меся дорожный прах,
Босая девочка идет туда, где тонут в облаках
Огня и смрада
Ворота ада.
Descensus ad inferos. 1990 г.

На месте, где тому назад
мгновений пять, глумлив, крылат,
Под стоны свадебных фанфар
породы царской экземпляр
Сидел, сверкая,
Теперь какой-то лжедвойник
о четырех ногах возник,
Муляж, который только вскрой –
в нем засмердит весь шлак земной,
Вся дрянь морская.
"Эти глаза напротив", 1992 г.

Дожил. Изник в товаре. Язык на месте, а слов ничуть.
Рыба в стеклянном шаре меня смущает. Не что-нибудь.
Смотрит она сурово. Молчит неслышно. Блестит едва.
Рыба, шепни два слова. Хотя бы, что ли: "Жива, жива".
"Рыба". 1997 г.

Надежды прочь, сомнения долой,
Забыты и досада, и бравада.
Граница между небом и водой
Уже неразличима, и не надо.
По-прежнему свободный свой разбег
Сверяя с параллелью голубою,
Плывет неутомимый наш ковчег,
Волнуемый лишь смертью и любовью.
"Ковчег неутомимый". 1988 г.