Журнал "КРУГОЗОР", No11, 1991 г. С. 5. Владимир МартыновСПАСЁТСЯ ЛИ МОЙ СЛОГ ВЫСОКОПАРНЫЙ?Песни Михаила Щербакова расходятся по всей стране только на кассетах, неизвестно где, кем и когда записанных. По поводу неординарного отношения автора к очевидному росту их популярности можно лишь строить догадки. Но факт налицо: Михаил Щербаков на все вопросы журналистов о себе отвечать принципиально отказывается, интервью не даёт, на телеэкране не появляется, его пластичный баритон не звучит по радио, и концерты он дает редко и как-то "втихомолку". Поэтому для его представления понадобится всего несколько слов: двадцать восемь лет, по образованию филолог, по профессии сочинитель. Первые песни Щербакова появились в самом начале восьмидесятых и сразу покорили многих любителей жанра - не столько новизной и оригинальностью тем, сколько своеобразием языка. Впрочем, мне кажется, что понятие "тема" в поэзии довольно спорно, ибо попытка загнать уже созданное поэтом в какие-то "тематические рамки" может ограничить и упростить, а стало быть, и исказить смысл написанного. Основными поводами для размышлений песенного героя Щербакова становятся категории высокие. Поиски смысла жизни - болезненные, мучительные, часто заходящие в тупик, который оборачивается окончанием жизни. Война, кровь, насилие, когда "за громом пушек не слышна чужая правота"... Любовь, возникающая, как правило, "законам любым вопреки". Она либо недостижима, ибо адресована идеалу ("И всё лишь оттого, что вряд ли во Вселенной для оды в честь твою есть должный слог и тон. И будь я хоть Гомер - ты лучше, чем Елена. И будь я хоть Шекспир - ты краше Дездемон"), либо раздавлена фатальными обстоятельствами. А иногда она "незаконна" и не укладывается в нормы общепринятой морали. И предмет любви - женщина, либо достойная самых возвышенных чувств (и тогда герой Щербакова - коленопреклонённый мальчик-паж, с обожанием на неё взирающий), либо это женщина-рок (и тогда сближение с ней грозит роковой гибелью). Размышления о жизни, о войне, о любви неразделимы в стихах Щербакова, и объединяет их нередко печальный итог - смерть,конец метаниям, конец всему. Боль и страх, надежда и отчаяние его героя - вне времени, вне конкретных обстоятельств, вне всего, что его окружает. Они болезненно интимны, они - в душе автора и в каждом из нас, ибо порождены самой человеческой природой. А где-то позади, за далью и за пылью, Первые песни Щербакова могли не блистать отточенностью формы, но они были монолитны и запоминались слушателями целиком, а не отдельной метафорой; их легко было петь сразу и трудно цитировать фразами. С годами слог его становится всё более изощрённым, рифмы - более сложными. Потому, вероятно, и у мелодий исчезает чеканная, строгая ритмичность. Бытовая конкретность сюжета уступает место символике, метафизике, мифологии... Погружаешься в эту зыбкую текучесть - так бы и плыл себе, не спеша, и вдруг неожиданный поворот авторской мысли, заключённый в пару изящных строк, вдребезги разносит твоё умиротворение, и ты долго ещё бубнишь про себя эти строчки. Строчки про тебя самого. Совершенно очевидно, что процесс формирования творческой индивидуальности Михаила Щербакова ещё не закончен. Дальнейшее покажет время: либо он уже сумел достичь высот немалых, но чисто филологических, "технических", формальных и далее ничем, кроме изящности словес, выделиться будет не в состоянии, либо его путь - "до горнего утеса, до высшего класса". Наверное, не случайно героя одной его недавней песни охватывает тревога: Среди пустыни, бранной и угарной, |