© М.Щербаков, 1982-1987
ГОРЕСТНЫЙ РОМАНС I
Несчитанные дни, немыслимые дали Остались позади, а край всё непочат. Как много мы сожгли, как мало мы создали По милости людей, которые молчат. Давно известны нам все омуты и мели. Иных снесло на дно, а нас всё волны мчат. Как много мы могли, как мало мы сумели! И всё из-за людей, которые молчат. О, как прекрасен бой! О, как прекрасно рвенье! Вот только перемен не видится пока. Всё так же тяжелы судьбы прикосновенья. И смерть недалека, и бьёт наверняка. Но слишком не грусти и мучайся не очень, Пусть горьких дум следы чела не омрачат, Поскольку в трудный час всегда найдётся, впрочем, Нам место среди тех, которые молчат.
* * *
Давайте, други милые, буянить и шалить, Над каждою могилою не будем слезы лить. Беду-судьбу лохматую устанем проклинать И жизнь свою сломатую не станем поминать. Миллионов мы не нажили, до звезд не добрались, Но взяли и отважились, сошлись и собрались. А значит, продолжаются веселые года, И где-то разгорается далекая звезда. Закутана, замотана туманами потерь, Когда еще взойдет она? Но ты, товарищ, верь. Товарищ, верь. Мы сильные, мы смелые, мы спорим и шумим, Мы ни фига не делаем и много говорим. И все идет по прежнему - лови, плыви, живи. А в нас тоска по нежному и хочется любви. Ни муками, ни ласками не дарит нас она, И в небе, хоть ты глаз коли, не светит ни хрена. Когда-то назначалось нам задатки развивать, А вот тепрь досталось нам остатки подбирать. Но нынче это все сравним с поломаным грошом, И тут-же песню сочиним про то, как хорошо, Как все хорошо. И песня сочиненная пробьет и мрак и глушь, И выйдет, окруженная толпою наших душ. И вместе с этой свитою, подмигивая нам, Крылатой Маргаритою взовьется к небесам. Пройдется песня по небу, среди пустых высот И в небе сразу что-нибудь глядишь, да и взойдет! И как же будет здорово, когда сквозь толщу туч, Как знак рассвета скорого, пробьется слабый луч! Ну что за ночь, ну что за синь, ну что за мир такой? И ты, товарищ, рот разинь, и ты, товарищ, пой! Товарищ, пой! Ах, песенка, умытая потоками добра, Будь нашей Маргаритою, мы будем мастера. И встанет, просветленная, и тоже глянет ввысь Тобою исцеленная поломатая жизнь. А в небе бесшабашные сияют огоньки И мы с тобой, бесстрашные, стоим как дураки. А мир кипит, а мир ревет, пока мы так стоим. И кто-то где-то глотки рвет попутчикам своим И кто-то звезды достает в ладошки иль на грудь, Но это все придет-пройдет, а ты, товарищ, будь! Товарищ, будь!
НАСТАСЬЯ
Как тебя он лупит! Как тебя он бьёт! Как тебя он любит - Упаси, Господь! Ты ему рогами Украшаешь лоб, Он тебя ногами Спихивает в гроб. Не горюй, Настасья! Он на то и муж. Я у тебя - для счастья, Муж - для прочих нужд. Он тебя изгладит За вчера и впрок, Он тебя наладит Вдоль и поперёк. А когда устанет Крыльями махать, Он тебя оставит, Пойдёт отдыхать. Отдохнёт широко, Попадёт в Кресты, Погоди немного, Отдохнёшь и ты. Драки и побои - Это всё семья. А на остальное Существую я. Я приду с приветом, Прокрадусь тайком, Расскажу об этом, Расскажу о том. Согрешу - согрею Пламенем души, А коль не сумею - Сердце не держи. Счастье быстротечно. Горе навсегда. Муж у тебя - навечно, Я - на иногда. Как тебя он губит! Долго ль до беды? Как тебя он любит! Бог не приведи. Не горюй, Настасья! Он на то и муж. Я у тебя - для счастья, Муж - для прочих нужд.
* * *
Для кого чего важнее - Это пусть решает свет. Знаю я: важнее шеи В человеке места нет. Но всю жизнь, как будто знают, Как узлы ее тонки, Шею галстуки терзают, Шею жмут воротники. А всего, конечно, злее Дочки Евы всех мастей: Жуткий вред наносят шее, Без конца вися на ней. Я запретных этих фруктов Съел немало здесь и там - Не завидую тому, кто По моим пойдет стопам. Ой вы, девочки-девчонки, Я ж не против, я же за, Я ж целую ваши щеки, Ваши губы и глаза, Я ж за вас под песен звуки Подымать готов стакан, Но пленительные руки - Это ж крепче, чем аркан! А как же шея? Что мне делать? У меня ж ведь их не две! Это все же орган тела, Самый ближний к голове! Не какой-нибудь отросток, Просто так и ни при чем - Как-никак, а все же мостик Между сердцем и умом. Ну, а вы хотите сразу Все мосты переломать И заставить бедный разум Замереть и задремать. А куда тогда мне деться? Только сгинуть и пропасть - Ведь мое большое сердце Без труда захватит власть! А потом, поймите, братцы, Неизбежно, как назло, Надо будет просыпаться, А просыпаться - тяжело. И еще нашел бы силы И не сетовал бы я - Но болит невыносимо Шея хрупкая моя...
КРЫМ 2 Ни на чью не посягну честь, Не точу ни на кого меч, Но одна мечта во мне есть - Распрекрасная из всех мечт. День за днем она растет вширь, Я ей раб, и я же ей царь. Это с виду только я - хмырь, Нагоняю на лодей хмарь. А на деле я хочу смочь Улететь от здешних мест прочь, И смотрю все время вдаль, вдаль, Но отсюда не видать - жаль. Улететь хочу, как в том сне, По веленью колдовских чар. Самолет не подойдет мне - Мне воздушный подойдет шар. А мне люди говорят: Брось! Ну куда тебе на шар лезть? Все ты как-то от других вкось, А ведь сам не Бог весть кто есть. Ты для нас, говорят, вообще - ноль! Ишь, удумал про чего петь! На шарах летать - дурак, что ль? На-ка вот тебе транвай - едь... И несет меня трамвай вдаль, И грызет меня печаль-грусть: Не туда, куда хочу - жаль, Все равно, куда-нибудь - пусть. Вы ж, мадам, не лейте слез здесь - Как-нибудь не пропаду там. И вообще я не умру весь - Разве только от любви к Вам. Даже если расшибусь вдрызг - Отыщу среди живых щель, Распадусь на миллион брызг, Хоть одна да попадет в цель... И летит трамвай во весь пар - И пускай летит, и пес с ним! Я все так же помню свой шар, И по-прежнему хочу в Крым.
БОЛЕРО 2 (1986) Памяти А.Галича Кто-то громко пел из последних сил, ему был весь мир поперек, А я тихо пил, незаметно пил - ни один подлец не засек. Кто-то выл "ура" недоверчиво и заверчивал номера, А я пил с утра и до вечера, или с вечера до утра. Кто-то честный весь, интересный весь, приходил меня укорять: Он не мог понять: это кто же здесь обрядил меня угорать? Догадаться смог, что не просто так, но не мог понять, почему, Отчего и как я попал в поток - Он понять не мог, а я врал ему: Погоди, чудак, потерпи чуток, Я и сам пока не пойму. И поток бурлил, клокотал поток, не мелел - И, как мог, я пил, я глотал, как мог, не хмелел. И никто меня не пытал, не крыл, не таскал меня по судам, А я сам себя истязал, я пил, словно бил себя по зубам. Ни внезапный стук, ни командный бас не будил меня по ночам, А я сам себя и за ворот тряс, и водил себя к палачам. И палач ходил от стены к стене, разглагольствовал, завывал, И от всей души улыбался мне, удовольствия не скрывал, Поздравлял меня с рубежом времен: времена теперь хороши, Слава Богу, мол, никаких, пардон, Подозрений нет и гонений нет, Так что ты, поэт, не жалей имен, От души садись, напиши. И поток гудел, не щадил поток, не жалел. Я ж как срок сидел - я глотал, как мог, не хмелел. И бумаги лист предо мной белел, и чернил флакон, и перо, И в ушах моих зазвенел, запел, загремел мотив болеро, И, струясь толпой сквозь иные дни, через давние времена, Выступая в такт, потекли они - имена пошли, имена. И, за кругом круг возвращаясь в мир, ожидавший их, как суда, Из дымов и вьюг собрались на пир - всем пирам пример, хоть куда! Тут хозяин всяк, и не гость никто, и никто не чужд никому - И тебя уже не спасет ничто, И хоть биться лбом, и хоть петь, хоть выть - За таким столом не моги не пить! Потому и пью, потому... И бурлит поток, и гудит рожок на пиру... Погоди, дружок, вот еще глоток - и умру.
Подражание А.Галичу Мне-то, в общем, наплевать, мне без разницы - Комитеты эти все с учрежденьями. Все сотрется, наконец, все закрасится, Убежденья-то они убежденьями. Вызывали и меня в эту самую. Поглядели мне в глаза очень тщательно, Разыграли мне комедь с мелодрамою И растрогали меня окончательно. "Мол, у нас к тебе вообще, и так далее, Не возникло, - говорят, - неприятия, Потому как ты всегда все задания Исполняешь для свого предприятия. По всем пунктам ты примерно стараешься, Никакого за тобой нарушения, Так что ты нам лично сам очень нравишься. Нам не нравится твое окружение. Ты ж связался с отщепенцами жуткими, Ты же ходишь к ним попить чаю-кофею, А они тебе, небось, между шутками Нехорошую суют философию. Мы ж за это все, про все знаем-ведаем, Мы ж не требуем чего, скажем, лишнего, Мы ж советский комитет, мы ж советуем, Мы ж болеем за тебя, горемычного..." Два часа они вот так сострадательно Добивались, чтобы им в утешение Тоже высказался я отрицательно О своем таком-сяком окружении. Все пытали: дескать, как я повадился? Я бы, может, объяснил, дело прошлое - Да вот что-то разговор не заладился... Им бы гаркнуть на меня по-хорошему: "Отвечай, мол, сукин сын: где был давеча? И что делал там, изволь повиниться, мол! Не слыхал ли там кого, скажем, Галича? Не читал ли, например, Солженицына?" Я б им тут же: "Никак нет, все, мол, тихо, мол, А чуть что - сейчас приду к вам отметиться! Ничего, мол, не читал и не слыхивал, И обязуюсь не читать, если встретится." И понравился б я им еще более... Ну, а тут, когда к дверям я направился, То глядели на меня не с любовию, И, конечно, я им больше не нравился. Вот такая, корешки, бестолковица. Я иду себе домой, а сам кумекаю: "Это ж надо, значит, как беспокоятся - Неусыпной окружили опекою! Словно сетью обтянули невидимой, Окружили - а в таком положении Поневоле закричишь: извините, мол, Мне не нравится мое окружение!.."
ПО ПОВОДУ ОЧЕРЕДНЫХ РЕФОРМ Как-то раз на собраньи партейном Вдруг внезапно запахло портвейном. Самым гнусным, дешевым портвейном Засмердило вовсю, хоть беги! Вы подумайте в плане идейном - Ведь не где-то в шалмане питейном, А в Литейном, в собраньи партейном! Просто ужас, что скажут враги! Все, конечно, учуяли сразу И решили исторгнуть заразу, И тотчас же, согласно приказу, Удалили из зала двоих - Хоть они и божились ретиво, Что не пьют ничего, кроме пива, Их похерили несправедливо, А затем и еще четверых. Только запах остался в собраньи И витал, отвлекая вниманье, И тогда, проявивши старанье, Изловили еще одного. И, хотя он орал во всю глотку, Что, мол, сызмальства пьет только водку, Отвели его за загородку, А за ним и еще кой-кого. Каждый клялся под честное слово, Что портвейна не пил никакого, Что ликеру хлебнул иль сухого, И стучал партбилетом об стол, Но потом все равно изгонялся - Только запах один оставался... Наконец, и весь зал разбежался, И президиум тоже ушел. Председатель в тоске плюнул на пол, Почесал себе лоб, поцарапал. Он портвейна и на зуб не капал, Так как пил заграничный коньяк. Он отчалил к заботам семейным, Стало пусто в собраньи партейном... Но портвейном там пахло, портвейном, И уж тут, очевидно, никак!
* * * Ой, не троньте, отойдите, я болею, Я страдаю, я не знаю, я ищу. Ой, желаю прокричать, но не умею, А умею промолчать, но не хочу. Ой, другому, чай, попроще да полегше - Угадал, зарифмовал, и все дела, Мне ж подайте чтоб пожестче да похлеще, И вдобавок чтоб концепция была. Я ж и так уже и сяк, а все не ладно, Уж и рифму поразвесистей кладу, И выходит вроде складно и нарядно - А в концепцию никак не попаду! А приятель мой, ученый и влиятельный, Твердит, что это дурь всему виной, Что к концепции, ну, кроме апперцепции, И рифмы даже нету ни одной. А родитель мой, с повадкою ораторской, Внушает: мол, не будь умней отцов. Мол, куда тебе с ухваткою саратовской? Подумаешь, сыскался философ! А учитель мой, очкастый и лобастый, Справедливо завершает общий суд: Мол, ты пиши себе и без толку не шастай, А концепцию, чай, после подобьют. Вот и думай, что тут делать, кто поможет: То ли рифму небывалую искать, То ли просто продолжать, как Бог положит, То ли к тетке, в глушь, в Саратов, отдыхать. Что ж, давайте, если только вам не хлопотно, Катайте, разъясняйте, что к чему - Я ж неграмотный, я дикий, я неопытный, Валяйте, все безропотно приму. Я не знаю ни немецких, ни турецких, Ни каких таких других мудреных слов. Я не плавал на судах рыболовецких У советских Соловецких островов. Вы Олимпа моего не различите, На который я взбираюсь со всех ног... Но приятель мой, родитель и учитель У подножия сплетают мне венок.
* * *
Мой гордый дух под звездным кровом, Стерпя всю силу чар твоих, Не устоит пред добрым словом, Но ты не знаешь слов таких. Они одни владеют мною, Им внемлю больше, чем себе, Едва заслышав их порою, Я забываю о судьбе. И верю я, что боль остынет, Замрет в пучине вечных вод, Волна грядущего нахлынет, Мосты минувшего зальет. И тяжкий вздох забытой грусти Томить не станет больше грудь, Сожмет порою, но отпустит, Отпустит же когда-нибудь. Пойду, как шел, слагая слоги, Пускай кругом туман и мгла, Но светлый луч в конце дороги Коснется моего чела. И люди там под солнцем новым За все, что сделаю для них, Меня помянут добрым словом. А ты не знаешь слов таких.
* * *
Друзья-мореходы, творцы-корабелы, Прекрасны у вас корабли! И все-таки зря вы свои каравеллы К моим берегам привели. О, как ваши флаги сияли прекрасно В лучах уходящего дня! Вы вдаль отправлялись... Но только напрасно Вы звали с собою меня. Напрасно прельщали всем миром, всем светом, Всем золотом, всем серебром. В то время я думал совсем не об этом, Я думал совсем о другом. Тогда я, сгорая в любовных томленьях, Мечтал, что от страсти умру, Взлетал в облака, и стоял на коленях, И врал, и не ведал, что вру... О, я заблуждался, я верил, что годы Развеют туман голубой. Но нынче всё то же, и вы, мореходы, Меня не зовите с собой. И пусть мой кораблик распался на части, И снасти дрожат на ветру... Вчера я чуть было не умер от страсти, А нынче уж точно умру!
* * *
Дело шло к рассвету, вьюги бушевали, Зимняя погода лезла вон из кожи, В доме шло веселье, гости танцевали, Ты была прекрасна, прямо-таки до дрожи. И никто не слышал, как метель гудела, Каждый был обласкан и храним судьбою, Я ж тогда подумал - плохо наше дело, Хватит нам с тобою лиха, будет нам с тобою... Так оно и вышло: все смешалось в доме, Развалились гнезда, закружились русла. Ты молчишь и сердце держишь на ладони... Боже,как все просто, что же все так грустно. То ли прежде в юности лазурной, Вот уж впрямь бывало разного немало, Я любил бессчестно и всегда безумно, И всегда успешно... Знаешь, жертв не возникало. Люди мне сказали - разделяй и властвуй, Торжествуй и празднуй, а то проморгаешь... Сфера вольных мыслей, область дальних странствий,- Выбирай,что хочешь, поступай,как знаешь. Все вы, люди, врете, а я все киваю, Бес во мне какой-то, ест меня и губит. Никому не верю, ничего не знаю. Знаю,что люблю тебя, да кто ж тебя не любит! И, как прежде, тонет все в веселом вздоре, Вьюга рвет и мечет, гости веселятся. Сил моих нет больше, я хочу на море, Я хочу забыться, я хочу влюбляться. Лазать по откосам, грезить о мадоннах, Излучать сиянье, небу подражая. Вот бы как, но сердце держишь ты в ладонях, Чем же крыть, а крыть-то нечем... Так и продолжаем жить.
* * *
Там, где шелестят, оседая, Медленной реки берега, Вечная звезда золотая Над землей висит, как серьга. Там, где нет ни зноя, ни жажды, Ни грозы, ни снега, ни льда, Край, где мне б родиться однажды, А потом уснуть навсегда. Где вокруг шатров, средь долины, Вольные костры расцвели, Гулкие поют тамбурины, Влажные шумят ковыли. Край Земли. Но случилось так, что чужбине Весь свой краткий век я отдал. Жил в гордыне, брел по пустыне, Скорых перемен ожидал. Свет надежд и тьму заблуждений - Всё воспринимал, как дары, На руках моих - кровь сражений, На ногах моих - кандалы. И уже ни счастья, ни Бога Мне судьба в пути не сулит. Спят холмы, клубится дорога, Вязким зноем дышит зенит... Бог молчит.
ЗАКОН ХОДЬБЫ
Порядок вечный мне незнаком, Неведом расчет судьбы, Мне внятен только один закон, Великий закон ходьбы. От первых дней до последних лет, До старческого горба Нас вводит в курс и выводит в свет, И сводит на нет ходьба. Томятся истины под замком, Трещат от загадок лбы, Но всем доступен простой закон, Всеобщий закон ходьбы. Царит ходьба, не щадит потоп Ни Цезаря, ни раба, Идет вразнос и бурлит взахлеб Во веки веков ходьба. Нам все по силам, хотим, шаля, Сровняем излом реки, Хотим - леса превратим в поля, Поля превратим в пески. Ведь даже смерть не пугает нас Чужая или своя, И в этой битве за чаcом час Все более крепок я. Я тверд и строен,и как никто Исполнен любви к речам, И вновь "спасибо" кричу за то, За что и всегда кричал. Но, Боже правый, как быть, когда Все чаще меж строгих схем Торчит проклятый вопрос "куда?" И подлый вопрос "зачем?" Сочтем итоги в конце пути, Не стоит теперь труда, Но скоро я не смогу идти, Пока не пойму "куда?" Воспряну духом, лекарство сьем, Постигну "как быть", "кем быть", Но если даже пойму зачем, Едва ли смогу убить. И так ли важно,чья сторона Сильна и резон на чьей? Ведь вот, к примеру, идет Весна, И кто помешает ей? Над полем сладкий апрельский дым, И птичий в лесах галдеж, И мир, похоже, не стал другим, Чуть-чуть похуже, так что ж? Все то же чудо в сиянье глаз, И прелесть в изгибах рта, И жизнь как будто едва началась, А вроде почти прожита. И солнце рождается вновь и вновь И гаснет опять и опять... Зачем же портить друг другу кровь, Зачем же кровь проливать?
* * *
Вечно открытый Божьему гневу, Шаг замедляя перед горой, Вижу, как дерзко движется к небу Лазальщик скальный - горный герой. Весь из отваги соткан и создан, Кажется снизу черным стрижом, Там вверху строит он гнезда, Там он царь, там его дом. Там на вершине смеет он править, С гибельной высью дружит на "ты", Мне ж у подножья жутко представить Даже частицу той высоты. Как ни пытайся, сколько ни бейся, Не довезет туда колесо. Там уже нет поднебесья, Там над ним небо и всё. Стены отвесны, камни опасны, Скалы надменны, вечен их лед. Многие жертвы были напрасны, Редкое семя тут прорастет. Сколько нецветших и непроросших Горы убили здесь ни за грош!.. Что ж ты, стриж, не проклянешь их, Что ж ты им славу поешь? От отвечает, двигая бровью, Словно мыслитель, лбом шевеля: Дымом и дегтем, потом и кровью Небо не пахнет, пахнет земля. Я замолкаю, кто ж его знает, Что на прощанье скажешь стрижу. Он, как царь, в небо взлетает, Я, как раб, вдаль ухожу. Мир тебе, горец, вечно и ныне! Шествуй к вершине, к небу стремись. Ты - по откосу, я - по равнине, Каждый, как может, движется ввысь. Я продолжаю слепо и немо Путь по кровавой дымной земле. Но мое хмурое небо С каждым днем ближе ко мне.
Д О Р О Г А
Далеко до срока, до края далеко, Налево - дорога, направо - дорога. Чего ж ты хлопочешь, страдаешь, рыдаешь? Иди куда хочешь и делай как знаешь. Налево - посевы, направо - дубрава. Иди себе влево, ступай себе вправо. Смотри, куда люди, и двигай туда же. Всевышний рассудит. А я пойду дальше. А я пойду прямо, ни влево, ни вправо. Налево - все яма, направо - канава. Кати в свою яму, лети к своей Даше Крути свою драму, а я пойду дальше. А дальше все ветры, обвалы,откосы, И снова ответы, и снова вопросы,- О боли и страсти, о тьме и о свете, О горе и счастье, о жизни и смерти. А слева и справа, в канаве и яме - И деньги, и слава, и счастье горстями. Полы пахнут краской, а потолки мелом, И песня, и сказка, и женщина в белом. Тебе меня жалко. Так мне еще жальше. Но, шатко и валко, а я пойду дальше. И зависть не гложет, и нет во мне злости, Я даже, быть может, зайду к тебе в гости. Зайду не за делом, и мы поскучаем, И женщина в белом одарит нас чаем. Мы трубки раскурим, отведаем снеди, И всласть потолкуем о жизни и смерти. А утром, чуть выйдешь, чуть выглянешь даже, В тумане увидишь, как я иду дальше, Походкою твердой шагаю по хляби, И весь такой гордый, и весь такой в шляпе. А дальше все ветры, обвалы,откосы, Все глуше ответы, все выше вопросы, Все тьмою обьято... Но, Господи Боже, Ведь если не я - то кто же, то кто же?
НА ВСЕЙ ЗЕМЛЕ 2
В ночи моргали огоньки и двигались вагоны (во мгле, во мгле) И тепловозные гудки кричали, как вороны (на всей Земле) И свет в вагоне был убог, и слаб, и желт, и бледен, (мерцал сквозь дым, казался сном) И я никак, никак не мог понять куда мы едем (куда летим, зачем живем) И был мучителен вопрос, и не было решенья (в ночи, в снегу), И только мерный стук колес обозначал движенье (через пургу) И так мы двигались во мрак, не зная, чем заплатим (за этот бег, за этот снег), И весь вагон не мог никак понять куда мы катим (не то на миг, не то на век) Казалось нам, что этот путь нас на погибель тянет (в ночи, во сне), И что до цели дотянуть нам силы не достанет (тебе и мне) И в час когда ночной зенит для солнца распахнется (и вспыхнет свет на всей Земле), Нежданный ворон прокричит, и наша жизнь прервется (как птичий след, во мгле, во мгле) И наш мучительный вопрос забудется навечно (наверняка) И только мерный стук колес продлится бесконечно, (через века), Он разлетится во всю прыть, на новый берег ляжет (но не умрет, не отзвучит), Под новым небом станет жить, и все о нас расскажет (и не соврет, и не смолчит) О нашей тягостной возне титанов и пигмеев (во мгле, во мгле), О вечной склоке и резне тиранов и плебеев (на всей Земле), О нашем счете на рубли всех радостей на свете (он не смолчит, он прокричит) О нашей медленной любви и нашей быстрой смерти...