ЧЕРЁМУШКИ
Год шёл две тысячи тринадцатый к концу,
была битком московская подземка.
От трёх вокзалов я в Черёмушки домой
по ветке красной ехал по прямой.
Влёк в Черёмушки меня канун каникул,
призрак праздника манил к среде нейтральной,
той, отдельной, что давно уж не своя,
и где не ведом никому не только я,
но даже дворник – когда-то внятный персонаж –
теперь бесцветный.
Знаком не всем, кто ежечасно задаёт ему несметный
объём работ.
Весь год при всякой власти
всюду мусор, сор,
а к Рождеству тем паче, вдвое, втрое.
Хлам, ветошь, пепел, мелкий жмых
и прочий прах
со всех сторон, не только от нерях.
Днём и ночью прах летит, ползёт, струится
с крыш, из люков, из щелей
и форточек.
Он в шуршащую сбивается пыльцу,
почти шепча
когда-то честному жильцу:
"Катапультируй себя отсюда!
Видишь сам: крещендо престо
растёт завал. Однажды ты с ведёрком – шасть,
а нету места,
чтоб дальше класть".
Не поддержу призыва, зная, что жильца
не устрашу: весь мир ему помойка.
Вежды захлопну, прикушу родной язык,
беда, что, дворник, ты не автор книг.
Мог бы, дворник, ты, как я, по меньшей мере,
раз в квартал сменить квартал,
ища, где глубже.
Взять тайм-аут, снять коттедж на Хорошёвском на шоссе
и там сложить о нас эссе.
Но для того ли
уже и так, считай, навек
бежал поспешно в столицу ты
от захолустья своего?
Да нет, конечно! Не для того.
По ветхой ветке прямо к дому ехал я,
душа была полна, как в том романсе.
Важный пьянил меня канун, хотелось петь,
не глядя вспять, загадывая впредь.
Петь о тех, кому, едва вернутся будни,
встать придётся и шагнуть в невесть какую даль
в отрыв, на космодром,
на референдум, через грязь
опять, увязнуть не боясь.
И тут же вскоре, опять увязнув,
руки врозь и очи долу...
Увы, увы...
Налипла крепко – не отмыть.
Я ехал к дому.
Хотелось выть.
Плюс от метро ещё ногами полчаса,
зима как раз без холода и снега.
Ёлки-метёлки-ясли-буйволы-волхвы...
Вместить Москву не хватит головы.
Груб москвич, зато нутром, допустим, чуток.
Дважды два, допустим, пять (шесть, семь, восемь...)
Не по дикости объедки напоказ
кладёт жилец – он обнадёживает нас:
"Привет, приматы!
Смотрите – вот
лежит отход.
Он мой, он крупный,
его масштаб под стать доходу моему.
И запах трупный
присущ ему".
Год шёл две тысячи тринадцатый долой,
вовсю рвались в Черёмушках петарды.
Дворник вокруг себя глядел из-подо лба,
моргая оком тёмным, как судьба.
<2014>