РЕЦЕНЗИЯ
Ещё я утром веки еле разнял, уже звонок: лети-выручай!
У них премьера, им позарез экспертный отклик, не подкачай.
Достойно встреть новейшую драму. И – чем положено – увенчай.
Легко сказать, а мне-то в пятницу крюк – куда-то в пригород, в ковыли:
премьеру сдвинули вглубь и в глушь (как в той же «Чайке», видите ли),
к живой земле, на дно котловины. Поближе дна найти не могли.
Уж раз цейтнот – извольте по проводам. Где недослышу – переспрошу.
Не зря я кадровый рецензент, во всех анонсах так и пишу.
Диктуйте вкратце самую сущность. Авось, осмыслю и причешу.
Итак, зачин классический, крах семьи, висит наследство на волоске.
В семье два сына, именно два, не три, фиксируем на листке.
Считай, как в том же Ветхом Завете. Зато не как в «Коньке-Горбунке».
Меньшой близнец безгрешен, чуть ли не свят, его удел – принятие мук,
источник коих – брат-антипод, мастак интриги, чёрный паук.
Соткать конфликт – задача злодея. Святому якобы недосуг.
Отец у братьев несколько не в себе, ему мерещится, что он – мать.
А где обычная мать – о том решаем голову не ломать.
Готовься к штурму, кадровый зритель! Твоя задача – не понимать.
Ах, да! Ещё массовка в роли толпы. Её девиз – быка за рога.
Она рычит и, кроме зеркал, везде умеет видеть врага.
Но затихает вовремя, если подкинуть ей кусок пирога.
Интрига вскачь, без пауз, подкуп-шантаж, подлоги, чистый «Декамерон».
Полно троюродных в дележе, а хищник хочет весь миллион.
Меньшой-то вряд ли претендовал бы. Но – оклеветан и удалён.
Казнит паук соперников, шанс растёт, идёт за первым актом второй.
Но тут массовка в роли молвы – хотя за злыдня, в общем, горой –
спроста в районной хвастает прессе: кто, дескать, в пьесе главный герой.
Само собой, скандал. Быка за рога, сундук на ключ, бумаги на стол.
Отец, который якобы мать, лишает благ виновника зол.
А тот следит в замочную прорезь. Он хлопнул дверью, но не ушёл.
Внезапно мать, она же отец, во мраке ловит шёпот, как бы призыв.
И в нём, конечно, младшего сына мёртвый голос вообразив,
она – босая, через болото – спешит на зов. Но тут перерыв.
Болото, кстати, тоже не примитив, аппаратура на высоте.
Любой пейзаж, а то и орнамент, при потребности в красоте,
проектор лазерный полихромный лучами чертит на пустоте.
Весь третий акт затем безумная мать бежит по кочкам и камышу.
Тут я спросил: что, так и писать? Да, так и пиши. Ну, так и пишу.
Такую принял, стало быть, чашу. Такую, значит, ношу ношу.
Спасибо, хоть в четвёртом апофеоз, балет и цирк на фоне могил.
Злодей командует торжеством в помин о тех, кого загубил.
По стилю – что-то в духе dell'arte. По ритму – где-то даже Эсхил.
Убийца – в бычьей маске, в рогатой каске – выступает с левой ноги.
Вокруг массовка – хором и врозь, рыча и плача – ест пироги.
Слышны тамтамы вместо салюта. И хвойный посвист в роли тайги.
Поёт тайга, что грех быка за рога (скотина может всех забодать),
но что в пиру не жалко и втрое съесть, а после пусть голодать,
и что, конечно, вольному воля. Хотя, опять же – век не видать.
Финальный луч рисует синюю зыбь, волну без берега и ковчег.
От зыби пахнет нашатырём, свезённым загодя из аптек.
Паяцы пятятся за кулисы. Мерцанье меркнет, падает снег.
Отбой, бросаю трубку. Кофе остыл. Табачный уголь в гуще гашу.
Теперь, пока не выйду на связь, меня не тронь, а то укушу.
Отнёс я ношу, выцедил чашу. Увидел дно. Лежу, не дышу.
Прощай, пальба в субботу в тире «Боярд»! Не применю оружья, пока
новейшей драме не разъясню, что не весьма она глубока.
Но – станет глубже. Если не завтра, то послезавтра – наверняка.
2015