ПО МОТИВАМ
Пропал, пропал мальчишка, не видать ему диплома, как ушей.
Остаток юных лет потратит он в опасном далеке от Ленинграда.
С его фамилией свою через дефис не пробуй, девочка, не надо,
и к маю месяцу себе обновы свадебной ты загодя не шей.
Влюбилась ты в него за самобытность,
понравился за то, что не как все.
Когда все ехали в трамваях,
на чёртовом он ехал колесе.
Однако от задатков не прямой ли путь к заскокам?
И что мы видим, граждане, в досье на сорванца?
Одни скачки да выходки, да выпрыги из окон
и вот теперь почти побег почти из-под венца.
Да, за год раскатилось эхо в перечне порочном
от громкой той облавы в общежитье полуночном.
С тех пор молва вокруг юнца буквально ореолом,
везде он со скандалом и всегда со слабым полом.
Но в штабе ДНД о нем другой припомнят случай,
как шёл он в парном рейде, а шпана навстречу тучей.
Так он и в одиночку устоял, когда напарник
сослался вдруг на надобность и отбежал в кустарник.
Не робкого десятка, да не пышного достатка.
Ютится где-то чуть ли не в чулане мальчуган.
А дочка замдекана целиком и без остатка
из папиных хором готова чуть ли не в чулан.
Воистину о том, как зла любовь,
пословица придумана не в бровь.
Пусть не первая я и не пятая на счету на твоём, ловелас,
но не только сама виновата я, что вот это случилось у нас.
Так что если и после вот этого ты уедешь пахать целину,
я пойду на канал Грибоедова и в холодной воде утону.
Покуда не решил я – целина, не целина,
но свадьбы не хочу ни по любви, ни для потехи.
Напрасны ахи, охи все твои, а также эхи.
И в ЗАГСе мне не место, и на курсе грош цена.
Во цвете лет уже в мозгу надлом, не то усталость.
Учился бы охотно, узнавал бы, только дай,
но с памятью беда, и всё, что год назад читалось,
уже теперь хоть заново читай.
Пред мраком забывания
бессильно все старание,
и радость узнавания
омрачена заранее.
То-то от конспектов чужих скулы сводит,
силы нет терпеть факультетских зануд.
А секунды тикают, молодость уходит,
скоро вся уйдёт, поминай как зовут.
Чем лишний год гонять балду
на очном отделении,
уж лучше я служить пойду
в зенитной артиллерии.
А ещё бы лучше в артель скоростную,
ту, что от пожаров спасает тайгу.
Выручал бы фауну, в том числе пушную,
приносил бы пользу, а здесь не могу.
А ты ступай в киноартистки (хоть и конкурс).
Тебя возьмут за красоту (талант не нужен).
Научат плакать и смеяться (по сигналу, без причины, во все горло),
отвыкнешь писем поджидать.
Телеграмма два раза в год,
так и драма на нет сойдёт.
Письма распаляют и нервируют,
утомляют и компрометируют,
стиль подводит, почерк выдаёт.
Ой, мама, что же мальчику неймётся,
ведь многое уже разрешено.
Все радуются спутнику, танцуют, как придётся,
и смотрят аргентинское кино.
На Лиговке напротив райсобеса
открыли новый женский монастырь (ой, мама),
а отроку взбрело на фоне мира и прогресса
осваивать Восточную Сибирь.
Эх, дочка, и чему тебя учили в средней школе?
Неужто было трудно выбрать меньшую печаль?
Связалась без оглядки с баламутом в ореоле
и ехать отказалась на всемирный фестиваль.
Ведь этак можно долго ждать, пока сойдутся звёзды,
и слепо прозевать, и горько плакать, прозевав.
А ну как из Москвы тебя куда-нибудь увёз бы
какой-нибудь плечистый скандинав.
Однако, чем напрасно слёзы лить,
попробуем безумца вразумить.
Допустим, он герой, дружинник и т. д.,
но стоит ли прощать ему такие па-де-де?
Чулан ему как раз, хоромы не нужны,
тайги желает он взамен учёбы и жены.
Срывает он госплан, снижает кпд.
Все в Питер за вакансией, а он в Улан-Удэ.
Какой-то прямо ребус, и ответа нет в конце,
но мы-то уж найдём подход к вопросу о юнце.
Оденься, дочка, поскромней, прикинься некапризной,
в бюро на курсе обратись и весь их кодекс вызнай.
Пускай актив по кодексу мальчишку пропесочит,
опять же по учебной части папа похлопочет.
Да он уже хлопочет по-людски и по-советски.
На лето съехать он решил на дачу в Сестрорецке.
В медовый месяц будет вам квартира для простора.
Уже на даче всё кипит и выкипит не скоро.
Минуты нет свободной впереди,
и многого от папы ты не жди.
Замки на даче дрянь, заборы все гнильё,
а папа убеждён, что всюду воры и жульё.
Заметно истощив и нервы, и карман
уже бригаду нанял он непьющих мусульман.
Уже он перевёз туда грузовиком
и мебель довоенную, и клетку с хомяком.
Да в деканате он смягчит скандал и ореол,
однако ребус в целом пусть решает комсомол.
Конечно, пусть решает, тут я, пожалуй, рад.
В активе всё знакомцы, авось не навредят.
Авось не вмиг забудут, что были мы друзья,
дерзай, младое племя, тебе вверяюсь я.
Ну да, друзья, ну да, конечно, были,
ведь это мы облаву отвлекли
и весь твой рейд геройский сочинили,
и в ДНД тебя приволокли.
А чтобы штаб не щурился дотошно,
мы на твоё нахальное лицо
лиловый бланш поставили нарочно
величиной с пасхальное яйцо.
Нам дела нет, прогуливай истмат и физкультуру,
со скидкой у фарцы бери шмотьё с чужой ноги.
Девицы около тебя пускай толкутся сдуру,
смущай, каких захочешь, только наших не моги.
А ты смутил и Машку, и Наташку,
и уж когда настанет судный час,
мы заклеймим штаны твои в обтяжку –
таким штанам не место среди нас.
Машка, Зойка – один ответ.
Пряжка, Мойка – не клином свет.
Заросли таёжные звериные, залежные земли и целинные
ждут меня теперь, а город нет.
Безумец, в понедельник на активе твой вопрос,
а ты и накануне все не выглядишь безвредным.
Сегодня видели тебя опять с каким-то бледным.
Он циник и маклак, опять моих ты хочешь слёз.
Ох, девочка, уже неважно, где, когда и кто с кем,
и хватит причитать по мне, как в "Слове о полку".
Уже поклон отвесил я Елагину с Крестовским,
уже долги Васильевскому отдал островку.
Все, все свернул дела на личном фронте я,
вопросы снял и прения закрыл.
Ведь я сказал тебе, что не влюблён в тебя.
Не говори, что я не говорил.
Но, знаешь, раз уж послезавтра чёрный понедельник,
давай хоть в воскресенье отгуляем весело.
Займу-ка я у бледного немного мятых денег,
махнём с тобою в Павловск или в Детское село.
Неисправимый ты обманщик, огорчил меня опять.
Договорились мы с тобою на одиннадцать ноль пять.
Но загудела электричка и умчалась насовсем.
Ты не пришёл и не придёшь, уже одиннадцать ноль семь.
Одиннадцать ноль восемь... Одиннадцать ноль девять...
Одиннадцать ноль десять... Одиннадцать одиннадцать...
Увы, увы, стремился, собирался быть я к сроку, но размяк.
Неделя выдалась ущербная, и надо же – как раз без воскресенья.
Переломился, потерялся я, и нету мне прощенья и спасенья,
тогда как бледный не ударил в грязь никак, хотя и циник и маклак.
Он сразу, как услышал сумбурный мой сюжет,
провел меня дворами в Асторию в буфет.
И взявши для разбега четырежды по сто,
ответил мне подробно, и в частности вот что.
Огонь, вода и трубы или скрипки –
что выберешь теперь, тому и срок.
Твоя натура в поиске, тебе нужны ошибки,
но девочке такое невдомёк.
Сегодня решено, не переменишь,
а завтра зачеркнёшь и запретишь.
Учтёшь хотя бы фауну, которую так ценишь,
и стало быть, её резоны чтишь.
То-то строит гнёзда и семьи заводит
рыба краснопёрка и птица удод.
В общем, делай выводы, молодость уходит,
всё она уходит, никак не уйдёт.
Забыл, где пили после, покатился, словно с горки.
Спасибо, рёбра целы, уж какой там ореол.
Не помню, как вернулся, но будильник местной сборки
завёл на полвосьмого, и будильник не подвёл.
В итоге утром, встав мертвей покойника
и глянув на рассвет в окне, красивый, как закат,
я выпил воду всю из рукомойника
и к месту казни прибыл в аккурат.
Актив сидел на первом этаже
с готовой резолюцией уже.
Два тонких листика – характеристика:
махровый плут, моральный инвалид.
Нельзя, чтоб сам от нас ушёл он чистенько,
пусть коллектив его приговорит.
За фанаберию свою кошмарную
и святотатственный подрыв основ
пусть отправляется в тайгу угарную,
в артель ударную, чей быт суров.
Кружка, ложка, брезент, асбест...
Знала кошка, чьё мясо ест.
Пусть переживает испытания,
нужные для перевоспитания.
Точка, пишем дату, ставим крест.
Уйти я мог без звука, однако у дверей
не выдержал и брякнул: вас больше, вы сильней.
На всякий час и повод найдёте вы слова,
но кто согласен с вами помимо большинства?
Где ваше то святое, на что я посягнул?
Гоните, отчисляйте за неуд и прогул,
но утверждать, что злостный я варвар и вандал,
какое ваше право и кто его вам дал?
Зачем сказал я это и что имел в виду
осталось мне неясным, равно как и суду.
Не оттого ль, пока я незнамо что молол,
незыблемые судьи молчали, глядя в стол?
Не пустились в разнос, не разгневались,
лишь ухмылка на ртах замерла,
и густая зелёная ненависть
в комсомольских очах зацвела.
Потом-то главный комсомолец, тоже бывший друг,
вдогонку выбежал – хотел понять детали.
Но с ним в детали мы вдаваться, нет, не стали,
хватило реплик ровно двух.
Он мне сказал: вопрос решён давно.
А я ему сказал, кто он такой.
И потопал я в чулан тосковать,
а комсорг пошёл себя страховать.
Он к конторе повернул к страховой,
было, видимо, ему не впервой.
Тут и там страховщики по пятам
обещают помощь нам, гражданам.
От огня мол, если что, сберегут,
а откажешься – смотри, подожгут.
Но не о том я думал, воротясь в чуланчик тесный,
какая мне за подвиги назавтра светит честь,
а думал я, иным ли миром станет мир окрестный
десятилетий, скажем, через шесть?
Придётся ли с нечистой силой знаться там?
Кто выручит, когда в тебе пожар заполыхал?
Я грезил о две тыщи восемнадцатом
и стука в дверь, забывшись, не слыхал.
А итог банальный, не скрою его я.
Ни при чём тут ребус, бином и Ньютон.
Отыграли свадьбу, родилася двойня,
близнецы и тёзки Артём и Антон.
<2019>