* * *
Ой, не троньте, отойдите, я болею,
я страдаю, я не знаю, я ищу.
Ой, желаю прокричать, но не умею,
а умею промолчать, но не хочу.
Ой, другому, чай, попроще да полегше:
угадал, зарифмовал и все дела.
Мне ж подайте, что пожёстче да похлеще,
да, вдобавок, чтоб концепция была.
Я и так уже и сяк, а всё не ладно,
уж и рифму поразвесистей кладу.
И выходит вроде складно и нарядно,
а в концепцию никак не попаду.
А приятель мой, учёный и влиятельный,
твердит, что это дурь всему виной,
Что к концепции, ну, кроме апперцепции,
и рифмы даже нету ни одной.
А родитель мой с ухваткою ораторской
внушает: "Мол, не будь умней отцов.
Мол, куда ж тебе с повадкою саратовской.
Подумаешь, сыскался философ!"
А учитель мой, очкастый и лобастый,
справедливо завершает общий суд:
"Мол, ты пиши себе и бестолку не шастай,
а концепцию, чай, после подобьют".
Вот и думай, что тут делать, кто поможет,
то ли рифму небывалую искать,
то ли просто продолжать, как бог положит,
то ли к тётке в глушь, в Саратов - отдыхать.
Что ж, давайте, если только вам не хлопотно:
катайте, разъясняйте что к чему.
Я ж неграмотный, я дикий, я неопытный,
валяйте, всё безропотно приму.
Я не знаю ни немецких, ни турецких,
ни каких ещё других мудрёных слов,
я не плавал на судах рыболовецких
у советских Соловецких островов.
Вы Олимпа моего не различите,
на который я взбираюсь со всех ног...
Но приятель мой, родитель и учитель
у подножия сплетают мне венок.
1985