* * *

Бульвары дрожали, и стоны звучали глухие,
когда мы въезжали полком в поселенья большие.
В своей колеснице красавец-поручик катил,
и дамы-девицы заранее млели без сил.

А ночи лихие тем временем стали короче,
и стоны глухие уже зазвучали погромче -
служанки в трактирах встречали весёлых гостей,
когда на квартирах стояли мы несколько дней.

Наш гордый поручик, как демон, красив и беспечен,
он что-то получит на плечи за сладкие речи.
Неистово чёрны служанок хмельные глаза,
и руки проворны, а мысли чисты, как слеза.

И с кличем драгунским мы приступом брали подвалы,
с весёлым бургундским бокалы, бокалы, бокалы,
гитарные трели звенели в разгульных ночах,
и розы краснели на длинных бильярдных столах...

Но - гордой осанке хвала, и красивы попоны!
А наши служанки печально смотрели с балкона,
их губы дрожали, прикрыты венцами цветов,
когда провожали наш полк из больших городов.

В своей колеснице поручик тащился по кочкам,
и дамы-девицы протяжно сморкались в платочки,
и, тяжко вздыхая, смотрели сквозь слёзы туда,
где очень большая тянулась за ним борозда.

И эти ресницы он вспомнил видением ада,
когда в колеснице накрылся случайным снарядом,
и тот поединок не вспомнят драгуны в веках,
поскольку один я остался в живых из полка.

И так же, как с нами, служанки флиртуют с другими,
и ночь над полями, и над городами большими,
и слушают боги, как я ковыляю домой,
по пыльной дороге стуча деревянной ногой.

<1979>