К СОРОКОНОЖКЕ Я сделал графики упадка царств, особенно восточных. Томов пятьсот пророческого толка изучил. Взболтал источник смысла, как земного, так и внеземного. И в результате сих ученых штудий получил одно лишь слово. Гибель! Всем-всем-всем. Ребус рун, шифр майя хлещут радиоволною вдаль и вверх, безумных литер фейерверк над чернотой вздымая... Сороконожка резвая, поверь алхимику, беги в леса, навстречу вечной музыке, для вечной радости, на вечный срок. Не для того ль даны тебе здоровье, грация, талант, краса? И редингот оригинального покроя? И даже ангельский, быть может, голосок? А впрочем - что я! Гибель! Всем-всем-всем. Доктор, где твой ножик? Плут с букашкой суесловит зря. Чижик резвую изловит, несмотря на все сорок ножек. Была б она хотя бы стрекозой, могла бы улететь долой с материка на остров, где хотя бы всё-таки не так черно. Где нет ни чижика, который клюнет, ибо от рожденья злой, ни муравья, который рявкнет: что, мол, скачешь? Законов общих знать не хочешь? Ничего, зимой поплачешь. Гибель! Всем-всем-всем. Остров есть часть суши. Сверху - певчих дирижаблей хор, снизу - гончей субмарины жабий взор. Холодные уши. Я нахожусь на карте полушарий, ровно посреди, как столп. Сориентирован на север, этакое статус-кво. Ни в океанских масс перемещенья, ни в передвиженья толп не вовлечён. И, кроме призраков архивных, на стороне моей, как прежде, никого. Держись, алхимик! Слева - сто лет мглы. Справа - Сан-Франциско. Север - в северном сиянье, юг - в дымах. Какой размах! Как близко... Гибель! Навек и напрочь. Друг мой! Мой меньший брат! На карнавале прыгая через горящий обруч, услышишь ли меня? Едва ли. 1993