ЦЫБИН Оно не то чтоб Цыбин был с двойным натура дном, когда в натуре бездна, речи нет о дне двойном, не нужно для величья ни котурнов, ни двуличья, иного хоть во мрамор посели, он так и будет гном, а Цыбин, с малолетства не терпевший мотовства, жил в сером новострое, даром слава, что Москва, но если кто меж смертных понимал в деньгах несметных и кто, вложив червонец, наживал не два, но двадцать два, то Цыбин был. Во вздорный рынок чёрный он внедрил стандарт и сорт, и там, где кособочился кустарный натюрморт, возникло что-то с чем-то в духе фресок чинквеченто, не зря бродили слухи по Москве, что Цыбин в чём-то чёрт, не зря вошли в легенду келья та и тот планшет, где формулы чертя и конструируя сюжет, в одном лице Кулибин и Хичкок, магистр Цыбин, влиял на экспорт нефти, на бюджет страны и свой бюджет, но зря потом в суде к нему под видом интервью пристал какой-то деятель, похожий на змею: "Могли б, мол, душу бесу вы продать из интересу?". И Цыбин грандиозно пошутил: "Смотря почём и чью". Ах, Цыбин, я не рядом был, но кабы рядом был, я разом бы с нахала сбил его гражданский пыл, не тратя слов, ему бы выбил я глаза и зубы, особо если выпил бы, но Цыбин отродясь не пил и в шутку свёл. Держа надзор над всеми от акул до прилипал, он в каждом, даже в том, кто оступился или пал, провидел звеньевого сферы сбыта теневого, иные хоть во сне слепцы, а Цыба никогда не спал, и мы, вообразив, что соответственно умны, с готовностью на то употребили бы умы, чтоб, скажем, город Рыбинск переделать в город Цыбинск, но весь масштаб вождя нам было не дано постичь, увы. Увы, в безвременье глухом, где честь и совесть набекрень, мы помнили, что Цыбин это камень и кремень, но в нём искали друга мы, когда свистела вьюга, однако устремлялись не к нему, когда цвела сирень. А в нём, когда цвела она и пели соловьи, рождался композитор типа Цезаря Кюи, и ночью в келье тёмной ре минор клубился томный, вибрировали септимы и слышалось "Фюи, фюи". То Цыбин был. И плыл ноктюрн в Женеву в спецвагоне из брони, зелёные огни не предвещали западни, и скважины качали нефть, и шахты не скучали, казна чесала голову, а гений колдовал в тени, не то чтоб неуклюж, невзрачен или там недюж, он как-то не ровнялся тем, кто взрачен и уклюж, был высшего пошиба человек-оркестр Цыба, такому не конвой бы а "Спасибо" лишь, да поздно уж, сочли в суде, что доля, надлежавшая казне, не просто утрясалась в промежуточном звене, но грубо нарезалась вкривь и вкось, как оказалось, а верно или дурно суд судил, о том судить не мне. Аккордно или сдельно правоведы-храбрецы явили образцы проникновенной хрипотцы, но демон шахт и скважин был всемернейше посажен, за то, за что никто бы на себя вины не взял, а Цы, а Цыбин взял. И нынче, если родич поселково-хуторской, решает на каникулах развлечь себя Москвой, я в центре культпоходом не кружу с овощеоводом, ему служу я гидом, но вожу не по Тверской-Ямской, выгуливаю я его по цыбинским местам, Калужская - Беляево - Коньково - Тёплый Cтан, где мнится временами, будто Цыбин снова с нами, и губы прямо сами шепчут: "Цыбин, ты в архив не сдан, ты компас наш земной, а также посох и праща, ты знаешь, как отчизну обустроить сообща. Откликнись, невидимка!" Но асфальтовая дымка молчит, за нашу косность нам отмщая, мстя и даже мща. Конечно, мща. 2006